Я задумчиво хмурю брови. Я на него косилась только потому, что на меня косился он. Но выходит, мы знакомы?

Смотрю на рыжие волосы Игоря, усыпанное веснушками лицо и… все равно не узнаю.

Развожу руками и качаю головой:

— Прости, я тебя не помню.

— Ну Игорь, Петрушин. Ты меня Петрушкой звала. Мы вместе учились до девятого класса. В кукольный театр ходили. Даже как-то раз вели школьный концерт.

«Петрушка» срабатывает. Память начинает возвращаться яркими вспышками. Как мы дурачились, как он провожал меня до дома, носил мой портфель, помогал с домашкой. Как притаскивал киндеры и да, вот так вот закрывал мне глаза перед тем, как их подарить.

Я вспоминаю мелкорослого щуплого мальчугана с рыжими ежиком и сопоставляю его со стоящим передо мной крепким парнем. Да у них ничего общего, кроме огненного оттенка волос! К тому же прошло больше десяти лет с тех пор, как Игорь переехал в другой город и мы перестали общаться. Сначала какое-то время переписывались, но в итоге все постепенно сошло на нет. Немудрено, что я его не признала.

— Петрушин? — округляю глаза я. — Ни фига себе ты возмужал.

— А то, — приосанивается тот и улыбается во все тридцать два зуба. Затем лезет рукой в карман куртки и достает оттуда… киндер-сюрприз. — Зато ты все такая же, только еще красивее стала. Сладкое все так же любишь?

— Люблю.

— Тогда это тебе.

Я протягиваю руку, благодарю и улыбаюсь в ответ. Вроде мелочь, обычный шоколад, а настроение поднимается впервые за долгое время.

— Рассказывай, как ты тут? — интересуется Игорь, вешает куртку рядом с моим пальто.

Я вздыхаю, кошусь на часы.

— Не очень, — поджимаю губы. — Но сейчас некогда, давай после съемок?

— Давай.

И мы с ним идем на рабочее место.

Когда съемочный день заканчивается и уходит последний человек, мы садимся у кофейного столика и поначалу делимся тем, как жили все это время.

Умеет все-таки Игорь расположить к себе. Всегда умел. Постепенно я чувствую себя все комфортнее и расслабляюсь.

Ровно до того момента, пока мы не переходим к разговору о съемках. Я жалуюсь на то, что они затягиваются. Из-за меня.

— А че не так-то? — искренне удивляется Игорь. — Я помню, как ты в кукольном театре звездила.

— Ну ты сравнил! Одно дело — надетые на руку куклы, где зрители тебя и не видят, а вот играть на сцене самой — совсем другое. Зажатая я. И нервная. Радковский так говорит.

— Если вы не любите кошек, это значит, что вы просто не умеете их готовить! — многозначительно поднимает указательный палец Игорь. И ржет. Затем серьезнеет. — Я уверен, ты справишься, Кир. Вроде бы все было более-менее нормально во второй день. Что изменилось?

Он начинает расспрашивать меня подробнее и присвистывает, когда я сознаюсь, что переживаю из-за тайного поклонника, нервничаю. Вот неудачных дублей и стало больше. О роли Рокотова в этом всем, правда, решаю умолчать.

— Это, кстати, не ты случаем присылал розы? — подозрительно смотрю на Игоря.

— Да ну, брось, — машет рукой тот. — Конечно, не я. Я бы в открытую отправил, чего таиться? Ты точно всех спросила?

— Точно, даже водителя. Ума не приложу, на кого думать.

— Тогда не думай, получай удовольствие. Ладно, сорри, неудачная шутка, — видит мой красноречивый взгляд Игорь и умолкает. — Хочешь, попробую пробить, вдруг это действительно кто-то из наших.

— Хочу! — яро киваю я.

— Заметано.

Пиликает мой телефон, и я достаю его из стоящей рядом сумки.

Мама. Отчитывается, что выпила таблетки.

Отправляю смайлик-поцелуйчик и только собираюсь выйти из мессенджера, как вижу входящее сообщение от Таньки, которое я благополучно проморгала.

«Босс приедет в Питер через три дня».

Быстро печатаю «Спасибо!» и убираю телефон обратно. Это же хорошо, даже отлично! Значит, завтра-послезавтра можно не волноваться хотя бы по этому поводу. Выдыхаю и смотрю на Игоря. Он поигрывает бровями.

— Ну что… давай раскрепощаться, что ли?

— Э-э-э… То есть? — подвисаю я.

— Так сама ведь сказала: зажатая. Давай, вставай, топай в зал, — кивает друг на один из блоков. — Показывай, как работаешь, попробуем вместе понять, что не так.

Вспоминаю, что Игорь и в школе всегда был человеком действия.

И то правда, чего рассусоливать.

Вскоре друг выносит вердикт:

— Ну, все понятно.

Ага. Я закатываю глаза.

— Даже Радковскому не понятно, а тебе понятно? Ты думаешь, он не рассказывал мне, как и что делать? Не давал разных советов?

Игорь усмехается.

— Радковский не учился с тобой в одном классе и не знает твои слабые места так, как я. Обычные советы с тобой никогда не работали. Вижу, с тех пор особо ничего не поменялось. Помнишь, как ты психовала перед выступлениями в кукольном театре? И он не знает, что тебе тогда помогло. Зато я помню, потому что это тогда сработало и со мной. До сих пор пользуюсь.

Вот как? Копаюсь в воспоминаниях, но безуспешно. Что-то говорили, но что?

Надо же, какая у Игоря память хорошая, мне б такую.

— Ща все будет, — уверенно заявляет он. — Иди сюда.

Я выхожу из блока и иду обратно, скрещивая пальцы наудачу. Очень хочется верить, что и правда «ща все будет».

В конечном итоге, что я теряю? Попытка не пытка. И минус один повод Рокотову отчитать меня в очередной раз, если дело выгорит. Чую, генеральный и так найдет, к чему прикопаться, когда приедет, чтобы «завершить» наш разговор.

Глава 14. Кира перерожденная

Кира

— Снято! Отлично, Кира, ты умница. Как будто переродилась. На сегодня всё! — Режиссер рассыпается в комплиментах, а я мельком смотрю на Игоря.

Тот подмигивает мне и большими пальцами обеих рук показывает «класс».

С нашего разговора прошло три дня, и дело пошло на лад. Такими темпами через несколько дней я уже вернусь домой.

Игорю удалось вытащить меня из ракушки, объяснить, что было не так. В итоге я наконец-то расслабилась и даже получаю удовольствие от игры на камеру.

Смотрю на друга и словно возвращаюсь в ту нашу беседу.

— Ну, про перевоплощение на сцене рассказывать не буду, наверняка и без меня справились, — уточняет Игорь.

— Ага, — киваю я.

— Вижу, не сработало. Пойдем другим путем. Ты и в школе была слишком ответственной, и сейчас придаешь слишком большую важность этим съемкам. Как будто должно получиться на сто процентов, девяносто — это уже говно, а не результат. И понравиться должно всем и каждому. Типа или суперпупер, или никак.

— Ну… да, — признаю я.

Вспоминаю наставления бабушки: или делай отлично, или не берись совсем.

— Из-за этого твои ожидания взлетают до неба. Как и твоя тревога. Ты боишься.

— Боюсь, конечно! Это ведь не ролики для семейного просмотра! — поясняю очевидный факт.

— Выходит, делаешь всё из страха. При этом почему-то уверена, что успех — он общий, ты как бы не при делах, это всё команда постаралась. А вот неудачи — твои, личные. Именно тебя, а не команду, осудят, будут тыкать пальцами: ага, не справилась, вот лохушка! Короче, только ты накосячила, а остальные — молодцы, четко отработали. Так?

Я крепко задумываюсь. Так и есть. Разделить успех с другими — да легко. Вон ведь как команда старается! А неудачи я приписывала себе.

— Так, киваю. — Игорь, ну это же не дело — винить во всем других.

— Про всё и всех я и не говорю. Это уже другая крайность, когда во всех бедах виноват кто угодно, а сам человек белый и пушистый. Я не об этом.

— А о чем?

— О том, что неудачи надо разделять, как и успех. Ты ведь тут не одна. Скажем, редактор так написал текст, что ты спотыкаешься, когда говоришь. Но это ведь не твоя ошибка — его. Перепишет, и ты произнесешь как надо. Понимаешь, о чем я?

— М-м-м… Кажется, да.

Я и правда не смотрела на это с такой стороны. Считала, будто все уже отработали на сто процентов, вообще не ошибаются и дело только за мной.